Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип] - Абрахам Мэррит

Не знаю, сколько времени я рассматривала эти картинки, всё стараясь увидеть прячущихся людей, но, наконец, мадам позвала меня. Я подошла к столу, всё еще держа книгу в руках. Она сказала: «Это кукла, которую я делаю из вас. Возьмите и посмотрите, как искусно это сделано». И она показала на что-то проволочное на столе. Я подошла и вдруг увидела, что это скелет. Небольшой, как у ребенка, и вдруг лицо Питерса сразу явилось предо мной, я вскрикнула в панике и протянула вперед руки. Книга выпала из моих рук и упала на проволочный скелет, раздался резкий звук, и скелет подпрыгнул. Я пришла в себя и увидела, что конец проволоки высвободился и, проткнув оболочку книги, торчит оттуда. Мадам Мэндилип ужасно рассердилась. Она схватила меня за руку и сжала до боли, глаза ее метали молнии, она сказала странным голосом: «Почему вы это сделали? Отвечайте! Почему?!» И тряхнула мою руку. Я не осуждаю ее теперь, но тогда она испугала меня, видимо, она подумала, что я сделала это нарочно. Потом она увидела, что я вся дрожу, и ее глаза и голос стали ласковыми. «Что-то волнует вас, дорогая. Скажите мне, может быть, я смогу вам помочь». Она уложила меня на диван, села рядом и стала гладить мои волосы и лоб, и я вдруг рассказала ей всю историю Питерса, хотя раньше никогда и никому не рассказывала о пациентах госпиталя. Она спросила, кто его привез в госпиталь, и я сказала «Рикори», и, что, кажется, он был знаменитым гангстером. Ее руки успокаивали меня, мне хотелось спать, и я рассказала ей о докторе Лоуэлле, о том, какой он великий доктор, и как ужасно я влюблена в доктора Б. Я очень сожалею, что рассказала ей об этом. Никогда ни с кем я не была так откровенна, но я была так потрясена, и как только начала рассказывать, уже не могла остановиться. Всё в моих мозгах перепуталось; когда я подняла голову и взглянула на нее, мне показалось, что она упивается моим рассказом. Я была не в себе. Когда я кончила, она приказала мне поспать и сказала, что разбудит, когда захочу. Я ответила, что должна уйти в четыре. Сразу уснула и проснулась успокоенной и отдохнувшей. Когда я встала, маленький скелет и книга всё еще лежали на столе. Я извинилась, Она сказала: «Лучше книга, чем рука, дорогая. Проволока могла сильно поранить вас». Она попросила меня привезти мою форменную одежду, чтобы сделать такую же кукле.

14 ноября.

Я бы хотела никогда не видеть мадам Мэндилип. Моя нога не была бы повреждена. Но не только поэтому. Я не могу выразить это словами. Но мне не хотелось бы ее больше встретить. Я отнесла к ней мою одежду сегодня рано утром. Она быстро сделала одежду для куклы, была весела и спела несколько очень оригинальных песенок. Она засмеялась, когда я спросила, на каком языке она поет, и сказала: «Это язык народа, который смотрел на вас с картинок моей книги, дорогая!» Это так странно, откуда она знает, что я думала о людях, спрятанных в лесах? Мне хотелось бы не знать ее и этого места. Она вскипятила чайник и налила две чашки. И когда протягивала мне чашку, зацепила локтем чайник и опрокинула его на мою правую ногу. Боль была ужасная. Она сняла мою туфлю и чулок и смазала ожог мазью, сказав, что боль сейчас пройдет и всё заживет. Боль прекратилась, а когда я пришла домой, то не смогла поверить глазам. Джоб просто не поверила, что здесь был ожог. Мадам Мэндилип была ужасно огорчена происшедшим или делала вид. Она не проводила меня до двери, как обычно, и осталась в комнате. Бледная девушка Лиона стояла у двери, когда я вышла в лавку. Она поглядела на повязку на моей ноге, и я сказала ей, что это ожог и что мадам Мэндилип перевязала мне ногу. Она даже не сказала, что ей жаль. Уходя, я сказала ей немного сердито: «Прощайте!» Глаза ее наполнились слезами, она покачала головой и ответила: «До свидания!» Закрывая за собой дверь, я видела, что слезы бегут у нее по щекам. Почему?

Мне хотелось бы никогда не встречаться с мадам Мэндилип…

15 ноября.

Нога зажила. У меня нет ни малейшего желания вернуться к мадам Мэндилип. Я никогда не пойду туда больше. Мне хочется уничтожить куклу, которую она мне дала для Ди. Но это разобьет сердце ребенка!

20 ноября.

Всё еще не имею желания видеть ее. Постепенно я ее забываю. Я вспоминаю о ней только тогда, когда вижу куклу Ди. Я так рада! Так рада, что мне хочется плясать и петь. Боже мой, как бы мне хотелось никогда в жизни не видеть ее. И всё-таки я не понимаю, почему…

Это были последние слова в дневнике сестры Уолтерс. Она умерла 25 ноября утром…

Глава 9

Конец куклы Питерса

Брэйл внимательно следил за мной. Я встретил его вопросительный взгляд и постарался скрыть чувство паники, охватившее меня после чтения дневника. Я сказал:

— Никогда не предполагал такого богатого воображения у Уолтерс.

Он вспыхнул и спросил сердито:

— Вы думаете она сочиняла?

— Не совсем. Наблюдая ряд обычных явлений через дымку живого и богатого воображения, она изобразила всё иначе, чем было на самом деле.

Он сказал недоверчиво:

— А вы не думаете, что всё, что она написала, является субъективным и бессознательным описанием акта гипноза?

— Я не подумал о такой возможности, — ответил я сердито. — Но я не вижу признаков, подтверждающих это мнение. Я вижу только то, что Уолтерс не была такой уравновешенной особой, как я думал. У меня были основания считать ее очень эмоциональной. Видимо, в один из ее визитов к мадам Мэндилип она просто была переутомлена и пребывала в состоянии чрезвычайной нервной неуравновешенности. Я намекаю на ее рассказ о случае с Питерсом. Ведь это было после того, как я предупредил ее, как вы помните, чтобы она о нем ничего никому не говорила.

— Я это хорошо помню, так хорошо, — сказал он, — что когда дошел до этой части ее повествования, больше не имел основания сомневаться в том, что это гипноз. Но продолжайте!

— Если есть две причины для какого-нибудь одного действия, желательно принять более логичную, — сказал я сухо. — Рассмотрим действительные факты, Брэйл. Нервы Уолтерс были в огромном напряжении из-за странного поведения и предупреждения белой девушки. Она сама жалеет, что эта девушка неврастенична. Ее поведение как раз таково, какого и можно ожидать от неврастенички. Уолтерс привлечена красотой куклы и заходит, чтобы прицениться, — любой поступит точно так же. Она встречает женщину, физические качества которой возбуждают ее воображение и эмоциональность. Она откровенничает с ней. Эта женщина тоже эмоционального типа, как и она. Она дарит ей куклу. Женщина-артистка, она видит в Уолтерс чудесную натурщицу. Она просит ее позировать, всё еще никакого принуждения, естественная просьба — и Уолтерс позирует ей. Женщина разработала свою технику, как и все артисты, и часть этой техники — проволочные скелеты для кукол. Естественная и умная процедура. Вид скелета напоминает о смерти, а смерть — о Питерсе, она представляет себе его лицо, которое произвело на нее сильнейшее впечатление, и с ней начинается истерика, что опять-таки признак сильнейшего переутомления. Она пьет чай с мастерицей кукол, и та случайно обваривает ее. Естественно, что это вызывает заботу хозяйки, и она завязывает обваренное место и смазывает его какой-то мазью, в которую верит. И это всё. Что в этих обычных событиях, говорит о том, что она находится под гипнозом? И, наконец, если она действительно была под гипнозом, для чего это нужно было старухе?